«23_0009
Воспоминания Леонтия Автономова сына Травина»
«23_0009_63
В то время вышесказанный рассылыцик Андрей Федоров, бывший прежде мне надежный, а потом, как выше сказано, сделался им верный услужник (и его проворством они из Белья от крестьянского возмущения вывезены), из сожаления ли своего ко мне, или в другом каком смысле, принес ко мне пирог; а француз Бодеин, пришед с ним с ключом, отпирал заключения моего двери, то я, будучи в помешанных мыслях, помня вышеописанный о Ворсулеве разговор, а притом возымев досаду и на сказанного рассылыцика о его предательстве, что он, отступя от меня, перекинулся к ним, а более из отчаяния, наведенного вечерним страхом побоев, несмотря на то, что мне пирог принесен, употребил к Бодеину подобные Ворсулева представления и говорил без наблюдения учтивости, за что они морят меня в холодном погребе; ибо ежели они сочли меня бунтовщиком, то б отдали к суждению в гражданский суд. Выслушав он мои слова, тотчас заключа мою палатку, пошел и объявил Девальсу; вскоре потом пришел сержант Шевляков, имея при себе солдат четырех человек с ружьями и примкнутыми штыками и, взяв меня в оковах, проводили вверх к Девальсу, который, увеличивая угрожения, кричал через переводчика, для чего я против его упорствую; а я продолжал то же свое требование, дабы они, не муча меня у себя, отдали к суждению по законам; но видя, что они того сделать не хотят, а к большему угрожению Девальс приказал мне связать руки назад, почему я, вышед из границ здравого рассудку, предал себя опасности, выговоря, что ежели они меня не отдадут в гражданский суд, то я имею доносить о интересном деле государеве60. Сие употребил я, помышляя надвое: 1‑е) что я тем их, как иностранцев, не разумеющих российских законов, приведу в страх, послабление их ко мне жестокости (что и самым делом было бы); 2‑е) ежели не так, то уже буду судим по законам, но избегну их мучения, которого я чрезмерно боялся; а по суду надеялся я от них избавиться и определенному быть в военную службу, о чем ниже обстоятельнее выяснится. К несчастью же или судьбою прилучился при том прапорщик Якимов, который, похлебствуя им за удовольствие угощением, вступился их ободрять и помогать и начал грозить мне побоями, дабы я открыл, какое я имею доносить дело интересное, почему я, видя неизбежность, боясь побоев, принужден был объявить, что о корчемстве61. Замышленный же мною донос единственно ко избавлению себя от мучения, на такой конец, как выше упомянуто, чтоб, избежав их рук, вступить в военную службу, имел основание на справедливости, ибо подходящий к сему суждению крестьянин Михайло Иванов сын Баранов действительно в том преступлении был повинен. Услышав от меня прапорщик Якимов о существе дела, приказал сыскать того крестьянина Баранова и коль скоро спросил у него о кормчестве, то он без всякого запирательства признался, что у него было к свадьбе куплено заграничного вина ведер с десять, что услышав, прапорщик Якимов заткнул у себя уши и из умыслу говорил, что он худо ушами слышит, а между тем подавал научение о покупке с питейного дому вина. Опасаясь же далее входить в дело, видя, что оное и для него опасно, в рассуждении признательности повинного, советовал Девальсу отвести меня поскорее в то ж заключение, не развязав рук моих, куда я тем же сержантом с вооруженною командою и отведен; по приводе же туда, Бодеин приказал мне руки развязать, и остался я с вышепомянутыми крестьянами Марамохиным с товарищи в том же заключении, наполнен наиболее тревожными волнующими мыслями.»